Судьба моего рода — судьба моей страны
Мастабы эпидемии холеры, тифа — просто поражают воображение. Чахотка (туберкулёз) уносила жизни в расцвете лет. В 60 лет будь то мужчина или женщина считались престарелыми. Непосильный, каждодневный труд, а у женщин частые роды, рано изнашивали людей.
Только с приходом к власти большевиков, наметились и воплотились в жизнь большие возможности для народа. Приведу пример своего рода: мужчины были грамотными, женщины с трудом читали, писали. Но им была присуща мудрость, доброта, практичность, все умели прясть, вязать, шить.
В 1896 году у Алексея и Евдокии Сигалаевых родился первенец Андрей ( отец Ивана Андреевича Сигалаева), и как в те времена бывало, детки рождались через полтора, два года. В 1905 году родился мой дед Пётр.
Из 12 детей, только две девочки умерли в младенчестве. Жили молодые со своими родителями Григорием Егоровичем (1846) и Прасковьей Петровной (1850). Был у них большой дом, в котором проживало 15 человек. Надо добавить, что Алексей Григорьевич был замечательным семьянином, отцом, мужем. Сам ходил на речку полоскать белье, особенно зимой. Находились конечно такие, которые подсмеивались , но он не обращал на эти насмешки внимания, говорил: «Моя квочка (т.е. Евдокия) пусть цыплятами дома занимается».
В Самарском госархиве нам удалось разыскать анкету на хозяйство, подлежащие выселению, моего прадеда А.Т. Сигалаева.
Графа — хозяйство: до революции — посевы 30 га., рабочего скота — 6 голов (4 верблюда+2лошади), коров 5 голов, овец 15 штук, дом с надворными постройками, сенокосилка, сеновязка, просорушка ит.д. Так же у них была швейная машинка «Зингер» с ножным приводом, на которой шили и шубы из овчин. Верблюды были тогда незаменимой тягловой силой. Выносливые, неприхотливые, но если уставали, то ложились и никакая сила не могла заставить их подняться и продолжать путь дальше.
В 1918 году на основании закона, принятого ВЦИР 19 февраля о социализации земли, повсеместно начался пересмотр землепользования в каждой местности.
Во исполнение закона на территории будущего Большечерниговского района были национализированы, по соседству с Большеглушицкой волостью, земли, прежде всего у крупных землевладельцев — самарских купцов — Шихобаловых (в простонародье их называли Шабаловыми), Аржановых, Шумова, Пензина, Азарова, Субботина и др.
И в 1918 году из Малой Глушицы, Большой Дергуновки, Константиновки стали переселяться на дополнительно выделенные земли. Так были основаны поселки Новый Камелик и Каржановский. В списке переселенцев и мои родственники: прадед Алексей с многочисленной семьёй, его сестра Устинья Григорьевна с мужем Василием Петровичем Зубовым, Варвара Григорьевна с семейством, муж Степан, брат Ефрем Григорьевич с семьёй.
Сейчас невозможно воспроизвести, с какими трудностями пришлось столкнуться нашим предкам. Перевести все на новое место, построиться или заново собрать дом, кому слепить землянку! Но российскому народу было все по плечу. Только мало-мальски обустроились, вот он 1921 голодный год. Подробностей печальной статистики по Нов. Камелику не могу предоставить, поскольку церкви в этом селе ещё не было. Но, основываясь на истории своей семьи, скажу — все до единого остались живы. Видимо, были запасы хлеба. Прадед мой был мудрым человеком, строгим со слов родственников, но не злым и жестоким. И это понятно, он понимал свою меру ответственности за свою семью.
Хочу сделать отступление по 1921 году по Малой Глушице (родина моей бабушки Агрофены Фёдоровны Давыдкиной), там исторические записи велись до 1922 года включительно. Одно дело, когда в общих фразах описывается это трагическое время для населения Поволжья, и совсем по-другому начинаешь понимать трагизм того года, когда это касается твоих близких. Слезы поступают, душат, когда читаешь, что умирают дети по нескольку в день в одной семье, взрослые, старики, вымирали семьями. На фоне истощения, косил тиф, оспа, холера… Невольно это наводит на глубокие размышления, осознание истинных ценностей в жизни человечества. Многие жители разъезжались «куда глаза глядят», лишь бы выжить. И сегодня все мы понимаем, что хлеб — всему голова. Будем же ценить труд хлеборобов не только на словах, а на деле.
Пережив голод, в 1922 году мой дед Пётр Алексеевич сватает мою бабушку Агрофену в п. Борщевский. До этого, в голодный год, моя бабушка уезжала в казачий предел, была нянькой, там ей удалось пережить голод. Семья Давыдкиных также осталась в полном составе.
Посёлок Борщевский распологался примерно в 6 километрах от Камелика. Молодые, как водится, стали жить у родителей мужа. С рождением первенца — сына Валентина, в 1923 году они переходят в свою построенную землянку. Росла семья. Один за другим рождались дети, из восьми — последней была моя мама Таисия, родившаяся в 1942 году. Жили дружно, радовались деткам, дед Пётр работал трактористом, а бабушка вела домашнее хозяйство и занималась детьми. И вот, война. Сколько горя, страданий, невыплаканных до сих пор слёз, принесла она. Моя мама родилась, когда отец был на фронте. В 1942 году, 2 марта, призвали старшего сына Валентина. Летом 1942 года пришла похоронка на Петра, пропал без вести под Москвой. А в январе 1943 года погиб на станции Чертково брат Валентин в возрасте 19 лет.
На новом месте у моего прадеда было 20 га пахотной земли, рабочего скота 8 голов (в том числе 4 верблюда), рогатого скота 15 голов, сложная паровая молотилка, маслобойка, сенокосилка, самовязка. Все это нажито своим трудом, каждодневным, напряженным. И конечно, когда началась коллективизация, то многие, сомневались, жалко было отдавать кровно нажитое. Из истории мы знаем, что коллективизация осуществлялась насильственными методами и привела к большим человеческим жертвам.
Культивировалась нетерпимость к инакомыслию. Противники объявлялись врагами народа и репрессировались. Период утверждения коллективного хозяйства осложнялся трудностями в хлебозаготовках и принуждением к вступлению в колхозы единоличников под страхом раскулачивания.
Крестьяне шли на всё, чтобы избежать раскулачивания, меняли фамилии, в фамилиях меняли буквы, ночью переводили скот к родственникам, уезжали. Я сейчас старше своего прадеда на момент коллективизации и, конечно, разделяю его отчаяния и метания. Он вступил в колхоз, сдал молотилку, паровую машину, двух бычков и т.д. Но, в анкете указано, что был исключён. «Тучи» продолжали сгущаться над моими прадедом, и он вынужден был уехать с сыном Иваном на Донбасс, где они работали на шахтах. Там он слепил небольшую мазанку — землянку, и отправил письмо жене, чтобы она ехала с детьми к нему. Но письма шли долго, поезда ходили нерегулярно. Алексей Григорьевич, не дождавшись, поехал назад в Камелик, и с женой они разъехались. А здесь его, как будто ждали (в анкете было указано — сбежал на Донбасс) и троих, как тогда считали кулаков, выслали на спецпоселения. Я назову фамилии ещё двух — это Пирогов Кузьма Титович (с ним отправилась жена Пелагея) и Клинцов Иван (отец Клинцова Петра Ивановича с семьей). Больше этих троих мужчин уже никто не увидел. Через некоторое время Пирогова Пелагея вернулась в Н. Камелик и поведала, что трудились на строительстве железной дороги в Казахстане в неимоверно трудных условиях.
Мой прадед скончался 20 февраля 1932 года. Место мы пока не знаем, ждем ответа из Кокчетава. Вот в таких условиях с чудовищными перегибами рождались колхозы. Но, постепенно жизнь начала налаживаться. Вскоре в деревни стали пригонять трактора, строились объекты социально — культурного назначения, школы, клубы и так далее.
Евдокия Михайловна осталась с пятью детьми. Как ей удалось выжить… Слез немало было пролито, правда ей кое-что и оставили: верблюда, одну корову и телку полуторницу.
Надо добавить, что наша прабабушка была лишена гражданских избирательных прав. И 8 июля 1932 года она пишет заявление, чтобы её восстановили в гражданских правах. Два старших сына Андрей и Николай служили в Красной Армии. Николай по неизвестным причинам умер или убили в 1922 году. От него осталась дочь Пелагея (1918г.р), которая впоследствии вышла замуж за Кривова Алексея Афанасьевича, участника ВОВ, известного бригадира посёлка Аверьяновский.
Продолжение следует
